Лев Рахлис — читать стихи для детей

https://babypoems.ru/authors/lev-rahlis

Российский детский поэт Лев Рахлис получил свою известность не только за многочисленные стихотворения, отличающиеся своей живостью и теплотой, но и за создание самой настоящей Библиотеки игровых занятий для малышей. 

Поэт вместе со своим соавтором Николаем Шиловым за несколько лет проделал титаническую работу, сформировав огромные пакеты со сценариями развлекательно-познавательных занятий, в которых содержатся различные конкурсы, авторские игры и развлекательные программы, призванные помочь учителям и детям по всей стране. 

Как же он смог проделать такую работу? 

Секрет кроется в искренней доброте, самоотверженности и любви Рахлиса к детям.

Лев Рахлис. Штрихи жизни. «Незнакомка в голубом»

 

...Я вернулся в свое родное четырехэтажное общежитие, в родную пятиместную комнату, что была удобно расположена на первом этаже, потому что ее большие просторные окна не только пропускали внутрь дневной свет, но и нас, кто нередко возвращался домой поздно ночью, когда двери общежития были уже наглухо закрыты.

Впрочем, и днем мы тоже частенько проникали в свою комнату не через двери, а через окна, чьи стеклянные души были всегда для нас раскрыты настежь.
Мы жили здесь впятером, “коммуной”, то есть питались вскладчину. Стипендии, конечно, не хватало, и многим приходилось подрабатывать - кому где.
Я, например, пристроился кочегаром в самом пекле советской власти - в обкоме партии. Через ночь отапливал обкомовские кабинеты. Чуть температура снизится, уже звонок сверху - поддать жару.

Для меня студенческая жизнь – это будни, которые сейчас, на расстоянии, воспринимаются, как праздники.
Обычно в сентябре нас отправляли в колхозы на уборку картофеля. Таких сентябрей на мою долю выпало немало.
Стараюсь думать о чем-нибудь приятном.
Вспомнилась деревушка по имени Сосновка, куда нас, студентов, недавно погнали на уборку картофеля. Сидим на бревнах у небольшой церквушки, ставшей по воле начальства амбаром. Хороший сентябрьский денек. Бабье лето.

И вдруг дружок мой, Сережа Бубнов, который отличался от всех нас тем, что умел заразительно смеяться и без труда завоевывать дамские сердца, толкает меня локтем под бок:
- Смотри, смотри!
Метрах в тридцати-сорока от нас, через дорогу по направлению в библиотеку шла в голубом платье, на высоких каблуках гордая, юная и таинственная незнакомка. Не помню, о чем я подумал тогда, но сердце мое, как говорится, екнуло.
- Ни-че-го, - сказал я,- балов на десять-одиннадцать тянет.
- Да ты что?- возразил Сергей,- явно больше.

Была у нас такая игра - каждую женщину оценивали в балах. Самая красивая - пятнадцать балов. Обычной наружности - четыре-пять балов. Хорошенькая - шесть балов. Редко кто получал семь-восемь балов. Десять балов получали только избранные.
Высшей нашей оценки удостоилась тогда лишь одна женщина - Джина Лоллобриджида, после того как мы увидели фильм с ее участием. Тут уж вся наша мужская часть студенческой группы - пять человек - единодушно проголосовали за пятнадцать балов.

И вдруг - эта незнакомка в голубом. Из какой-то никому не ведомой Сосновки - чуть ли не уральская "Джина Лоллобриджида".
Сережа, радостно потирая руками в предвкушении чего-то приятного, решительно заявил:
- Ребята! Я первый! Тут нужна, что называется, разведка боем, сказал он, хитро улыбаясь.
И быстро пошел в сторону незнакомки. Недавно он уже успел познакомиться с одной местной красоткой и, надо сказать, небезуспешно.
В минуту откровения, когда мы с ним изрядно подвыпили, он мне признался как-то, что у него на счету уже около двух десятков побед (врал, конечно), а главные победы, как он думает, еще впереди.

Возвращался Сережа из разведки не спеша, вразвалочку, мы наблюдали за ним, по-прежнему сидя на сосновых бревнах. Солнышко клонилось к закату, горизонт покрылся багрянцем, да и у нашего Дон Жуана щечки тоже подрумянились.

- Хоть что-нибудь удалось разведать?- спросил я, поддерживая армейский стиль разговора.
- Самую малость. Работает библиотекаршей, а вокруг нее аборигены стаями вьются.
- Как выглядит с ближней дистанции?- спросил я.
- Двенадцать-тринадцать балов, не меньше,- без колебаний ответил “разведчик”.
- Твой черед идти в разведку,- предложил мне Сергей Бубнов.
- А почему бы и нет?

Я встал с насиженного бревна, отряхнулся и направился в сторону одноэтажного домика с неказистой вывеской на фронтоне - “Библиотека”. У крыльца несколько парней подозрительно покосились на меня, выпуская кверху колечки папиросного дыма.
- Здравствуйте, синьорина,- сказал я, обращаясь к юной девушке, когда вошел в книжное помещение.
- Это правда, что вас зовут Джина Лоллобриджида?
- А вы разве сомневаетесь? - последовал неожиданный ответ.
- Нисколько,- соврал я.
- У синьора есть какое-нибудь дело?- поинтересовалась “кинозвезда”.
- Да, синьорина. У меня к вам серьезное дело. Хотел бы записаться в библиотеку и стать постоянным вашим читателем сроком на один месяц. Возможно ли такое?

- Нет,- ответила юная "Джина Лоллобриджида",- невозможно,- лицо ее покрылось румянцем и она добавила: - во всяком случае в течение нескольких дней, пока библиотека будет закрыта на переучет, а потом - милости просим можете приходить и записываться, но только без меня. Я передаю свои полномочия другой работнице.
- А почему так? - искренне удивился я.
- Так надо,- сказала она весело, поправив на лбу мальчишескую челку.
- Большой секрет?- допытывался я.
- Никакого секрета. Просто через два-три дня я уезжаю. Насовсем. Вот и все.
- Нельзя ли узнать, почему?
- А потому что в нашей замечательной Сосновке кроме сосен больше ничего замечательного нет,- она улыбнулась открыто, доверчиво и как-то совсем по-детски. Посмотрела лукаво на меня и в свою очередь спросила:
- Вопросы еще есть?
- Есть. Куда едет очаровательная синьорина, ежели не секрет?
- Не секрет. Туда, где березы, - ответила она,- в Челябинск.
- О-о!- обрадовался я,- почему бы там не встретиться?
- Зачем? - удивилась она.
- Березки покажу.
- Тогда можно,- и снова улыбнулась.

Я быстро написал на клочке бумажки адрес своего общежития с номером телефона вахтерши и передал ей на случай, если больше не увидимся.
- Что это?- не поняла она.
- Мой адрес,- сказал я.- Вдруг пригодится.
Она поблагодарила меня кивком головы.
Я открыл дверь и вышел…
Ни библиотеки, ни Сосновки - темень сплошная. Одни деревья вокруг да ветер.

Много, конечно, воды утекло за эти полгода, но та, кому я полушутя-полусерьезно присвоил имя или даже звание "Джины Лоллобриджиды", - постоянно являлась моему воображению в образе Прекрасной Незнакомки.

И вот воскресным майским утром отправился я к ней, к той самой Незнакомке.
Во чтобы то не стало, разыскать её. И как мне сказали, что живёт она где-то по улице Передовой.
Да-да, улица Передовая. А где именно, не знаю.

“Значит, не судьба”,- подумал я, ступая по лесной тропинке мимо зазеленевших березок в Никольской роще.

Весна на Урале капризная и ведет себя каждый год по-разному: то по-осеннему, то по-зимнему, иногда даже по-летнему, что бывает, правда, нечасто.
А тут день выдался чисто весенний. Я узнал его по особому, только ему присущему запаху. И звуки отовсюду - тоже весенние. Птицы сходили с ума, переговаривались, ссорились, что-то доказывали друг другу на своем пернатом языке. Во всем чувствовалось обновление.
Так хотелось встретиться с Незнакомкой.
А вот и трамвайная остановка с деревянным навесом и несколькими скамейками внутри, из прочных реек сколоченных, под морскую тельняшку выкрашенных.
Рядом столб с вывеской. Смотрю - и глазам своим не верю. Синего цвета на сером фоне большие буквы.
Читаю: «Улица Передовая»! Та самая!
“Это же надо!”- сказал я себе и поправил съехавшую набекрень шляпу.
Тут вдруг меня осенила идея - а не прогуляться ли по этой улочке? Чем черт не шутит?

Тогда - в путь!
Часа два с половиной потребовалось мне, чтобы совершить путешествие по незнакомой улице с бодреньким названием -Передовая.
Цепочка шестиэтажных кирпичных домов. Молоденькие тополя вдоль пыльного тротуара.

Домов-то не так уж и много, десятка два-три. Повернул обратно. С надеждой вглядываюсь в лица прохожих. А вдруг?
Сколько еще часов мне надо слоняться по этой самой улице и почему она, такая пыльная и грязная, называется Передовой?

Не знал я тогда, конечно, что буду приходить на эту дальнюю улицу как на работу - каждое воскресенье, в течение двух или трех месяцев, скрывая от своих друзей по общежитию.

После года учебы, мы разлетались кто куда - в родительские гнезда, в основном.
Я лично уезжал на Украину, в небольшой городок, неподалеку от Киева, куда из деревни на постоянное жительство перебрались мои родители.
За неделю до отъезда решил попытать счастье в последний раз. Какая-то неведомая сила все же влекла меня туда, на ту трамвайную остановку с деревянным навесом и двумя скамейками, сбитыми из реек, на ту самую улицу, которая находилась где-то на задворках города, у черта на куличках...

Плюнуть бы и забыть, которую видел-то всего один раз, да и то мельком, в сельской библиотеке, когда ей было явно не до меня. И все. И вся любовь. Ан, нет же. Чуть ли не год целый сидит она у меня в печенках, заноза эта. И не выплюнуть и не избавиться.
Бывало со мной, конечно, и раньше такое, волнение непонятное. Но как-то проходило незаметно. А тут влип, что называется, по первое число и отлипнуть уже нет мочи.
Первая любовь, может? Как бы не так. Была уже первая. Боготворил ее даже. Сокурсницу по институту встретил. Необыкновенную, конечно. И имя у нее было необыкновенное. Чеховское. Тут я на крючок и попался. Уже одного имени мне хватило, чтобы на стихи чувственные изойти и рожать их ежевечерне по нескольку штук за один присест. Почти два года длилось мое бурное стихопомешательство. А она глядела в другую сторону, встречалась с другим стихотворцем, которого звали так же, кстати, как и меня, и который так же, кстати, как и я, играл на скрипке, но который свою основную партию сыграл лучше меня.

Я всегда говорил, что закон компенсации существует в природе. Если вам не повезло сегодня, то обязательно повезет завтра. Разве не так?

И я усиленно стал обходить все дома, каждые подъезды, каждые квартиры на этой улице, пока не нашел свою Тамару.
К счастью, у этой встречи оказалось долгое, счастливое продолжение.

Лев Рахлис. Памяти детского поэта Николая Шилова

 

Лев Яковлевич Рахлис и Николай Петрович Шилов! Их дружба длилась до самого последнего дня ухода из жизни Николая Петровича.

Мне иногда кажется, что их самая первая встреча была не случайной. Они оба были поистине добрыми и деликатными людьми, искренними в дружбе, отношениях и взаимопомощи, построенные на бескорыстной основе.
И это редкость!

(отрывок из письма)

Дорогой Коля!
Мы с тобой, как два космических корабля (ничего себе сравненьице?), шли друг другу навстречу в течении года, а то и двух – и всё никак не могли состыковаться. Видимо, метеоусловия были неподходящими. Наконец, в один прекрасный день долгожданная стыковка состоялась и появилась столь редкая для нас с тобой возможность в спокойной обстановке пообщаться.
Ну, что ж? Здравствуй! Как хорошо, что ты объявился!

А время неумолимо... Кажется ещё вчера...
Когда мы узнали что Коля очень болен, Лев и я очень расстроились. И чтобы как-то поддержать его, я предложила сделать и издать в издательстве цветной альбом, посвящённый их дружбе. Моё предложение поддержал Лев и я принялась кропотливо создавать этот альбом. Он получился впечатляюще, красочный с любовью, о чём Коля тут же написал письмо нам, приняв этот наш подарок, как "царственный".
Второй альбом мы со Львом сделали уже в день его ухода из жизни -18 марта 2010 года. Затем этот альбом мы отправили жене Валентине Шиловой, как память о дружбе. Эти 2 альбома, на создание которых ушло много времени, труда, воспоминаний и т.д. были для Льва Яковлевича очень дороги и он часто их просматривал.
А потом...
В этот день, день памяти, я хочу предложить вам очерк, посвящённый памяти Шилова, написанный Львом Яковлевичем, сразу же когда узнал о смерти Николая Петровича.

Вот этот очерк.

"Как-то, прогуливаясь со мной по одной из челябинских улиц, ты вдруг приостановился и совершенно неожиданно спросил:
- Это правда?
Я сразу же понял, о чем речь.
- Правда, - ответил я.
- Америка?
- Атланта, - и добавил, как бы оправдываясь: - Там ведь у меня родственники.
- Понимаю, - вздохнул ты.
А спустя некоторое время, находясь уже в отпуске на даче в Бутаках, ты приехал ко мне домой, чтобы попрощаться накануне моего отъезда.
Посидели на чемоданах, повздыхали по случаю предстоящей разлуки, и я вышел проводить тебя.
Крепко пожали друг другу руки, обнялись, и ты направился в сторону трамвайной остановки.
Обратил внимание на твою удаляющуюся походку, всегда такую стремительную и быструю, а тут вдруг какую-то поникшую, замедленную, словно бы ты по тонкому льду пробирался к берегу.
И именно она, эта неторопливая походка рассказала мне о твоем душевном состоянии гораздо больше, чем те слова, которые , возможно, ты и хотел бы мне сказать на прощанье, но не сказал.
Я долго смотрел тебе вослед, не предполагая, конечно, что вижу тебя в последний раз.
Стоял июль 1993 года.

(из переписки)
Здравствуй дорогой Лёва!
Спасибо за поздравление!
Перерыв в переписке - нарушенное душевное равновесие. Касается того главного о чем мы с тобой не раз говорили в Бутаках. Нарушается "энергия заблуждения" и пару месяцев не хочеться ни говорить не общаться ни писать.
Пишется плохо. Издается еще хуже. Сотрудничаю с журналом "Лэп-топ" из Екатеринбурга

Здравствуй, Коля!
Нашей разлуке уже более 10 лет. Конечно же, мы изменились. Во всяком случае, внешне.
Чем я жив?
Отвечаю. Энергией заблуждения. Гениальный термин, кстати, придуманный, как ты знаешь, Виктором Шкловским.... Будь здоров.

Дорогой Коля, здравствуй!
Пора выходить на связь. Время неумолимо отсчитывает дни и недели, а мы с тобой по разные стороны океана барахтаемся изо всех сил в его житейских волнах, чтобы не утонуть. Путь позади – все длиннее, а впереди – все короче и туманней. Впрочем, это прописные истины, от которых веселья не прибавляется.

(продолжение очерка)

Ах, как много воды утекло!
На календаре уже цифра - 2010.
Передо мною - стопка твоих, полученных в разное время, писем.
Их не так много, как бы хотелось, но и не так мало, если учесть, что ты никогда не являлся страстным поклонником эпистолярного жанра.
До чего знакомый почерк – неровный и торопливый!

Впервые он мне попался на глаза так давно, что и поверить трудно - в 1965 году, когда ты, студент культурно-просветильного училища принес мне, тогдашнему руководителю литературного объединения «Экспресс» небольшую подборку стихов, написанных от руки.

А потом, лет через двадцать, не меньше, когда ты уже работал на кафедре массовых праздников и театрализованных представлений Челябинского государственного института культуры и искусства, и когда мы с тобой начали писать совместно всевозможные сценарии, твой крючковатый и бегущий почерк мне приходилось уже расшифровывать постоянно, сидя перед клавиатурой моей пишущей машинки.
Этому предшествовало одно обстоятельство.

Я написал небольшое пособие для учителей начальных классов. Называлось оно «Веселая разминка на уроке». Своеобразное собрание интересных историй, стихотворений, необычных загадок, всевозможных творческих упражнений и заданий.
Помню, с каким интересом ты отнесся к этому моему начинанию.
Тогда-то я и предложил тебе стать соавтором. И мы с тобой, движимые заманчивыми замыслами, пустились в далекое и долгое плаванье в поисках трех, совершенно необычных волшебных китов, на которых держится любая творческая личность – наблюдательность, воображение и фантазия.

Работалось нам вдвоем легко и радостно – то по воскресеньям в институте на кафедре, то у кого-нибудь из нас на даче, то дома у тебя или у меня, то во время многочисленных прогулок, то будучи в командировках, то находясь в поезде или даже в самолете. Обговаривали тему, разминали ее с разных сторон и когда сюжет прояснялся окончательно, ты начинал записывать, а я – наговаривать текст.
Записывать мог бы, конечно, и я, но ты меня от этой работы отстранил – из-за моего чуть ли не китайского почерка.
Затем я все написанное тобой перепечатывал на пишущей машинке, потом снова правили текст, и я снова перепечатывал.
Вспоминаю об этом теперь как об одном из самых плодотворных периодов в моей жизни. Увы, всё уже – позади.

Позади – наша многолетняя работа на кафедре, наши многочисленные поездки по стране: Москва, Владимир, Нижний Новгород, Уфа, Куйбышев, Курган, Свердловск, Тюмень, Красноярск, поездки по челябинской области.
Семинары, лекции, Смотры художественной самодеятельности. Жюри. Наше соавторство.
Издание за свой счет сборников совместных сценариев, которые после наших выступлений на конференциях и собраниях раскупались учителями и воспитателями фантастически быстро.
А затем в 2005 году ты сумел издать эти наши брошюры под одной обложкой в Академии культуры и искусства. Получилась солидная книжка в 250 страниц, которая, на мой взгляд, будет востребована еще не один год, потому что речь в ней идет о чрезвычайно важных вещах – о путях становления творческой личности с самого ранего возраста.
А еще мы с тобой придумали новый для себя жанр и назвали его – «Допиши-книжка» или «Допиши-история» или «Допиши-сказка». Смысл – приглашение юного читателя или слушателя к соавторству. Наш первый совместный опыт в этом жанре – сказка «У Пимпампончика в гостях». До сих пор помню реакцию слушателей в одной из челябинских школ. С каким энтузиазмом дети включились в словотворческу игру!

На волне столь очевидного успеха мы решили продолжить работу в этом жанре и уже начали писать новую историю.
Но тут случился мой, в общем-то неожиданный, отъезд в Америку.
Началась наша, длившаяся более 15 лет переписка.

В который раз читаю и перечитываю написаннные твоей рукой, лишенные всяких художественных украшательств, письма – о житье-бытье, о семье, о кафедре, о Челябинске, о твоих детских стихах, которые ты начал писать уже после моего отъезда. Читаю - и невольно уношусь в прошлое.

Писать стихи для детей ты начал, хоть и поздно, но, думаю, не случайно, потому что и сам был во многом, как ребенок - доверчивый, отзывчивый, добрый, удивляющийся. Порою рассеянный, порою наивный. А тут еще я к тебе постоянно приставал – пиши да пиши. Не валяй, дескать, дурака.

И ты, будучи человеком покладистым, поддался в конце концов на мои уговоры.
Не сразу, разумеется, а постепенно, преодолевая влияние других поэтов, ты нашел, в результате, свой собственный, самостоятельный путь в детской поэзии, и зашагал, как и в жизни, быстро и даже стремительно. По всему видно было, ты очень торопился.
Хотелось нагнать упущенное, свидетельством чему явилось довольно большое количество изданных тобой за сравнительно короткий период книжек.
Мне даже кажется иногда, что наши с тобой челябинские будни и праздники остались не в далеком прошлом, а случились будто бы совсем недавно, каких-нибудь «три дождя тому назад».

А стихи твои – звонкие, легко читаемые и очень добрые по своей сути, так же, как и письма, которые я время от времени перечитываю – помогают мне и сегодня разговаривать с тобой – живым.
Жизнь продолжается.
И всё будет, возможно, так, как ты и предсказал в одном из своих стихотворений:

Всё, как встарь
Тыща лет пройдет,
Однако,
Будет все,
Как было встарь:
По мосту
Бежит собака,
Под мостом
Плывет пескарь.
Вдалеке трещит сорока,
Спит
Сомлевшее село,
И, устав
От солнцепека,
Стадо
В речку забрело.
Спит пастух,
Храпит напарник
С непокрытой
Головой,
И качается
Татарник
Вдоль дороги
Столбовой.
Карапузы возле речки
Строят башни из песка,
А над ними, как овечки,
Тихо бродят облака.


Подготовила Тамара Рахлис. Атланта 2022 год